ЮРИЙ БАЛАДЖАРОВ Официальный сайт

ПРОДОЛЖЕНИЕ

«Как хочется покоя и добра!»

Это не случайная стихотворная строчка. Боюсь перебивать и никому не разрешаю этого делать. Не хочу обижать. А должен, просто обязан заставить всех учеников прочитать все программные тексты. Не устраивать же на уроке читку?

Тех, кто читал, сразу видно. Всегда есть в классе человек двадцать читающих. И всегда есть люди, которые не могут преодолеть отвращение к чтению. Я понимаю, как чтение может не пойти. Сам я очень поздно начал читать – классе в седьмом-восьмом. До этого чтение меня абсолютно не интересовало. Наверное, потому, что мне в детстве очень много читали вслух и пели. И отец, отправляя меня каждое лето к бабушке на Кубань, давал Майн Рида и говорил: «Почитай “Всадника без головы”, такая интересная книга!» Я брал, но читать никак не мог. Начну – описание прерии, мне неинтересно, отложу. Лето проходит, возвращаюсь, отец спрашивает, и я признаюсь, что не прочитал. Он огорчается. И так было из года в год, я возил туда-сюда одну и ту же книгу. Но настал момент, когда я так же, как всегда, открыл описание прерии и не смог оторваться. Следом были проглочены «Королева Марго», «Спартак» и что-то еще.

В школе тексты спрессованы, шедевр на шедевре, и требование стопроцентного прочтения всех произведений учеником не может быть исполнено. Один прочитал это, другой то – ученики влияют друг на друга, передают свои ощущения, наблюдения, поворачиваются к писателям разными сторонами. Огромное влияние на восприятие произведения оказывают их отношения друг к другу. Нечитавшие тоже попадают в ауру, создаваемую нами вокруг произведения, становятся другими. Мне, честно говоря, погружать детей в пучину Достоевского всегда жалко. И в бесконечное пространство «Войны и мира» тоже.

Основной ресурс

Ребята подходят ко мне поговорить, делятся проблемами, тайнами, я что-то отвечаю. Но настоящая дружба учителя с детьми невозможна. Урок может быть безумно интересным, но дистанция – это закон жанра. И душу я никому не отдаю. О себе можно думать что угодно: я великий поэт или гениальный педагог. На самом деле живущий человек не может сознавать, что он принес в этот мир, зачем пришел. Поэтому должна быть гигиена общения, особенно с детьми. Твердо знаю, что личное Я мало помогает человеку. Прислушиваюсь к голосам извне. Вот дневники мне сильно помогают. Веду их уже лет шесть. Это все. Вся моя жизнь. И школе там небольшое место уделено. Не о школе пишу, а о тех, кто в школе. И не о себе. Это ведь я и пишу!

Люди требуют от человека цельности, последовательности и сами себя хотят так же представлять. Зачем обеднять представления о человеке? Меня одна наша учительница удивила: «Прочитала твой сборник. Это ведь не ты написал! Я же тебя знаю!» Ни о ком я не могу сказать: «Я тебя знаю». И ни о чем…

В зеркале другого

Какая разница, чему учить. Надо быть живым. И только. Но это почти невозможно. Ученики на всех капустниках и кавээнах копируют меня на сцене, стараются показать все мои смешные и странные – живые – стороны. От этого иногда просто корежит. Почему никому из педагогов так не достается? Например, вытягивают изо рта жвачку и под общий хохот начинают наматывать ее на палец. Я говорю им: «Да, я держу во рту жвачку, но исключительно для того, чтобы уменьшить дефект речи: моя шепелявость почти исчезает. Вам же легче слушать! И никогда я не вынимаю ее изо рта и не накручиваю!» Они смеются и говорят, что надо мной можно пошутить, не то что над другими учителями, и что на самом деле мне все завидуют. Я говорю: «Идите прочь, не хочу вас слушать!»

В этом году на выпускном вечере в кругу учителей директор вдруг поднимает тост: «Давайте выпьем за то, чтобы ученики не только о Юрии Васильевиче думали, но и о нас! Давайте постараемся для этого!»

Но ведь каждый человек такой, какой есть. Он не может быть другим. А собой приходится становиться всю жизнь – принимать себя, понимать, реализовать.

Равнение на себя

Новшества, вводимые в образование, ожесточают межличностные отношения в школе: тесты, рейтинги, бессмысленная и беспощадная зубрежка ответов. Ученье теперь, прямо по Фамусову, становится причиной безумия детей, родителей, учителей. Некогда себя осознать. Вспомнить что-то важное лично для себя. Мне же во многих школьных ситуациях помогает то, что я помню свое детство очень подробно, в ощущениях.

Меня не обижали, я был всегда окружен вниманием и любовью близких, однако упреки и насмешки меня не миновали.

Помню, как лет семи пошел я с теткой в лес за грибами, задел осиное гнездо, осы покусали меня так сильно, что лицо распухло, губы вывернулись. Тетка испугалась, стала меня ругать, я с перепугу стал тереть лицо чем попало, оно распухло еще больше, тут уже скандал: «Как мне с тобой, таким страшным, завтра на теплоходе ехать, что мать скажет?» Я шел и с горя срывал и ел кислые яблоки-дички. Тетка ругалась и причитала, губы распухали еще больше, становились красными-красными. Дома я заперся в ванной, решил отмыть рот одеколоном, оттереть полотенцем, чтобы угодить тетке. Понятно, что вышло только хуже. В общем, когда мы сели на теплоход, я был уверен, что мной «только людей пугать», поэтому пролез на корму, где никого не было, и замер там. Но надо же такому случиться, что копоть из трубы летела прямо на меня, и я в довершение ко всему стал черным. Тетка ахнула в очередной раз: «Страшилище!» И тогда я перестал переживать, скорчил рожу и с диким воплем побежал по палубе – всех пугать...

Чужой страх передается ребенку стремительно. На его гребне находиться опасно, чувство реальности пропадает полностью. Учителя часто повторяют детям: «Это требование программы»; «Так решила завуч»; «Мы исполняем приказ директора». Или грозят: «Вот будет срезовая контрольная работа, а вы ничего не знаете!»; «Завуч собирается взять ваши рабочие тетради на проверку, а в них столько ошибок, позор!». Мне абсолютно ясно, что это фальшивый и очень вредный прием.

Непротивительная интонация

Видите, многие из школьных обычаев я ставлю под сомнение. Меня в школе тоже сначала не воспринимали: нечего ему здесь делать. Поводов для критики я давал предостаточно. Но поскольку я никогда не вставал в оппозицию, всегда стремился договориться, люди со мной возились, особенно на первых порах.

Как-то в первый год работы приехала ко мне на урок проверяющая. Методист! Я так разволновался, что все, что было запланировано на урок, выполнил очень быстро. Стою, не знаю, что делать. Тишина. Я объявил, что урок закончен, и вышел из класса за пятнадцать минут до звонка. Провалил урок! Было страшно. И вдруг мне говорят: «У вас было очень интересно!» – и увольнением не грозят. Правда, потом произнесли одно «но». И это «но» было очень корректным. Я почувствовал его кожей, то есть очень сильно захотел понять тех, кто так хорошо понял меня. Этот случай всегда держу в уме: с неадекватными поступками учеников приходится сталкиваться часто. И всякий раз ищешь такую интонацию для «но», чтобы она коснулась человека почти физически.

Абсцисса и ордината

Если я кому-то из учеников симпатизирую, об этом никто не догадывается. Зато известно: если ты преодолел планку общих требований, получишь больше работы. Не вообще заданий, а таких, к которым ты склонен. Допустим, человек плохо читает стихи или вообще не может этого делать, зачем с него спрашивать именно стихи? Он, возможно, аналитик хороший. Или биограф отменный. В филологии есть разные области самореализации, поэтому пятерку по литературе заработать может каждый человек, если он чем-то серьезно увлекся. Пусть это даже выразительное чтение. Учишься – это когда в чем-то продвигаешься вглубь (или поднимешься ввысь?), а не скользишь по поверхности, зная кое-что кое о чем. Многое из того, чему учат в школе, детям и так известно. А вот неочевидного мало. Когда оно появляется, всем становится интересно.

Учителя меня до сих пор спрашивают: «А что вас держит в школе? У вас такое широкое поле деятельности». Я говорю: «Люблю школу». И опять вопрос: «Как можно любить школу, этот сумасшедший дом?» – «Мне здесь интересно». А ведь со мной говорят люди, которые по-настоящему преданы школе, они на своем месте. Но школа стала для них привычкой. Ни сил, ни времени не остается на то, чтобы принять, обработать другие, нешкольные впечатления. Они попросту исключены. Только школа, только свой предмет, только свой круг людей, одни только разговоры про школу. У меня другая любовь к школе. Она прорывается сквозь хроническую занятость самыми разными делами, поездками, встречами. Вырастает тем больше, чем дальше я нахожусь от школы. Когда беседую с Эдитой Станиславовной Пьехой, всегда преклоняюсь перед ее мудростью, но обязательно вспоминаю своих учеников. Когда плыву в ночном Босфоре к маяку, я счастлив, испытываю острую причастность к вечности, но ловлю себя на том, что подбираю слова, какими поделюсь этим впечатлением с учениками. Потому что учишь – это когда растешь вширь, меняешься, в общем, сам живешь.

Записала

Людмила КОЖУРИНА

Фото автора

<<<Предыдущая страница